Какие результаты встречи в "нормандском формате"? Как она проходила и о чем удалось договориться?
Относительно конкретных договоренностей, то их немного. Есть одна главная договоренность – продолжать работу дальше. Мы обсуждали проект документа, подготовленный французской стороной в ходе заседания. Большинство его положений не было поддержано сторонами, опять-таки, по разным причинам. Для нас главными были три группы вопросов. Первое – это безопасность. И мы начали с того, как уменьшить количество обстрелов, создать зону безопасности. Я, собственно, в дополнение к предложению специальной мониторинговой миссии, предложил 4 такие зоны, включая Дебальцево, донецкий аэропорт. Я также предложил каким образом обеспечить доступ ОБСЕ ко всей территории Донбасса, а также четкий трехступенчатый механизм, как ОБСЕ уже в ближайшее время сможет эффективно мониторить границу при установлении ряда специальных баз ОБСЕ вдоль границы и с возможностью установления специального оборудования ночного и дневного наблюдения. Также предложил, как миссии получить возможность покрыть основные дороги и железнодорожные пути. Не буду говорить о всех конкретных предложениях, но я четко прошелся по тем пунктам, которые, с точки зрения нашей логики, нужно сделать, чтоб достичь реальной безопасности и прийти к предпосылкам по безопасности для проведения выборов. А для этого нужно заангажировать международный элемент: это будет либо полицейская миссия, или другая миссия, но международный элемент нужен, поскольку по-другому мы не можем эффективно обеспечить безопасность. Возможностей СММ недостаточно и для того, чтобы обеспечить выведение оружия, которое там есть, или как минимум обеспечить контроль его эффективного хранения на площадках таким образом, чтоб его никто не мог накапливать.Кто будет отвечать за оружие, которое активно прячут на Донбассе? Каким образом его находить? Есть очень много вопросов. Лавров был не готов вести по ним предметную дискуссию – он сказал, что это вопросы Минского формата, и, соответственно, экспертов.
Второй блок вопросов я условно называю гуманитарным. Это доступ гуманитарных организаций, таких как "Врачи без границ", доступ Красного Креста ко всем нашим гражданам, которых держат в заложниках на Донбассе, в России и Крыму. Это обмен заложниками – отлично, что в последнее время состоялись обмены, но на Донбассе остается еще очень много наших заложников. И мы обсуждали, каким образом сделать так, чтоб они вернулись.
И третий большой блок – это фактически то, каким образом подойти к выборам. Как организовать по-настоящему свободные и честные выборы, кто может контролировать этот процесс – для этого нужен международный компонент. Понятно, что без международных экспертов и без присутствия того же Бюро по демократическим институтам и правам человека ОБСЕ, экспертов Совета Европы, долгосрочных и краткосрочных международных наблюдателей этот процесс также обеспечить нельзя. Нам нужно, чтобы выборы на Донбассе проходили на основании украинского законодательства и в соответствии с критериями ОБСЕ. И нельзя остановить эту дискуссию – о доступе СМИ на Донбасс, о доступе политических партий, о том, что все, кто вынужден был покинуть территорию Донбасса, должны иметь право голосовать и быть избранными, поскольку это в конце концов конституционное право и моральное право наших граждан, это базовые основы администрирования выборов. Все это те вопросы, по которым мы тоже прошлись, хоть и не в деталях. Конечно, мне бы хотелось другого результата с точки зрения договоренностей. Мы договорились продолжать работу на Минской площадке. Главная проблема – это заставить Россию выполнять Минск в том смысле, как мы его понимаем, и с точки зрения дальнейшей интеграции Донбасса в украинское правовое поле, и его возвращения к нормальной жизни.
Одним из вопросов было то, когда можно организовать выборы. Немецкая сторона спрашивала, каким образом можно было бы организовать выборы на протяжении первого полугодия этого года. Моя позиция была очень четкой, что мы не должны спекулировать с какими-либо сроками, мы должны обеспечить, во-первых, безопасность, а второе, чтоб выборы были настоящими. Мы не такие наивные, чтобы думать, что на Донбассе мы проведем когда-то идеальные выборы. Однако это должны быть полноценные прозрачные и демократичные выборы под международным контролем – вот то, что мы понимаем. Такой была логика дискуссий в Париже.
Германия и Франция уже не в первый раз повторяют, что это должно произойти в первой половине этого года. Насколько сильно они в этом заинтересованы, и насколько, по-вашему, мы можем уступить им в их желании провести выборы как можно скорее, если учитывать тот факт, что мы не имеем контроля над границей…
Я не просто не согласен, я вообще однозначно против того, чтобы использовать логику уступок. Дело не в том, чтоб кому-то уступить, даже если это наши немецкие или французские друзья. Дело в достижении результата - нам нужно провести на Донбассе выборы. Именно выборы, а не очередной фарс, который будет организован так, как когда-то в ноябре 2014 года. Это будут либо выборы, либо новый фарс, который не будет признан никем: ни международным сообществом, ни нами. Нам нужен процесс, который позволил бы Донбассу определить тех, кто будет возвращать регион к нормальной жизни и избавится от тех, кто был приведен к власти в результате фейковых выборов в ноябре 2014 года. Конечно, для наших друзей важно, чтобы был прогресс. Тактика, в том числе и маленьких шагов, для них важна, поскольку они боятся, что в противном случае будет утеряна динамика "нормандского формата". Однако мы при этом совершенно не должны действовать и мыслить в рамках логики каких-то уступок. Нам нужно не найти какой-либо компромисс – нам нужно спасти Донбасс и достучаться до людей, которые там находятся на протяжении последних двух лет под кошмарной российской пропагандой. Для этого нам и нужен этот процесс.
Но этот процесс никогда никем не будет принят без составляющей безопасности. И проблема не только в обстрелах. Некоторые из моих европейских коллег иногда говорят: а если не будет три или четыре недели обстрелов, можем ли мы продвигаться дальше к выборам? Я им пытаюсь объяснить, что безопасность заключается не только в количестве обстрелов. Безопасность в том, что у нас должна быть уверенность, что там не ходят тысячи людей с автоматами и не мешают этим выборам, что там все танки и БТРы находятся под международным контролем, или же они выведены. Можно продвигаться дальше, когда будет доступ к границе, а также будут технические возможности наблюдения у специальной мониторинговой миссии, и на Донбасс не будет нескончаемо стягиваться дополнительная техника, российские регулярные войска и наемники. Это все и есть безопасность. Это не только количество обстрелов, хотя, конечно, это критически важно, поскольку гибнут люди. Но для выборов просто прекратить обстрелы мало. Это я и пытаюсь донести до всех.
А насколько предметно обсуждалась возможность развертывания там полицейской миссии ОБСЕ?
Полицейская миссия ОБСЕ, как по мне, это один из вариантов, как обеспечить безопасность выборов. Сейчас Германия председательствует в ОБСЕ. Я всегда говорю, что мы должны начать предметную дискуссию, как будет выглядеть мандат этой миссии, каким образом мы ее организуем и как мы ее будем финансировать. И поскольку это вооруженная миссия, нам нужны правила применения оружия, как и для любой миссии. Наши коллеги прекрасно понимают, что все решения в рамках ОБСЕ принимаются на основании консенсуса, поэтому соответственно Россия будет иметь также влияние на аспекты этой миссии. Но нам нужно объединиться, и давить на Россию, чтобы такая миссия была, поскольку без нее мы не сможем говорить о реальной безопасности. Может ли прийти украинская полиция и обеспечить безопасность? Понятно, что полностью она этого сделать не сможет, таким образом международный компонент должен перенять на себя эту функцию. Он должен осуществить менеджмент и контроль того, кто и как будет обеспечивать эту безопасность, каким образом будет происходить подготовка к выборам и избирательные процедуры. Опять-таки, международные наблюдатели, администрирование выборов, возобновление работы реестра - понятно, что в итоге за это будет отвечать ЦИК, но все эти вопросы должны быть однозначно согласованы.
Наше желание понятно, но соглашаются ли наши немецкие и французские партнеры, что это является необходимым? И как на это реагирует г-н Лавров?
Лавров сказал во время парижской встречи, что он не готов детально и предметно обсуждать модальности выборов – это должно быть рассмотрено в рамках Минского формата. Я изложил нашу логику и нашу позицию. Есть известное письмо Штайнмайера и предшественника Жана-Марка Эро - Лорана Фабиуса, в котором четко поддерживается то, что выборы должны осуществляться в соответствии с критериями ОБСЕ. Вопрос состоит только в том, что Россия должна согласиться на то, что эти выборы должны быть выборами, а не очередным фарсом, поскольку такой сценарий Донбасс никуда не приведет. Это нашим немецким и французским партнерам прекрасно ясно.
Есть ли сейчас необходимость проводить встречу лидеров стран "нормандской четверки" или следующею встречу министров иностранных дел?
Встречи всегда должны проводиться, когда там есть, что обсудить, и когда мы надеемся на результат. Когда меня спрашивают, когда следующая министерская встреча, я говорю, что вопрос не в сроках – мы прежде всего должны определиться относительно повестки дня. Я все равно считаю, что даже при отсутствии реальных результатов, парижская встреча была полезной с точки зрения продолжения диалога в рамках "нормандского формата". Конечно, я хотел бы приехать в Киев с результатом, но из-за позиции России его нет. Дальнейшие переговоры на уровне лидеров обязательно будут, поскольку мы прекрасно понимаем, кто принимает решения в России, в том числе относительно российского влияния и российского присутствия на Донбассе. Но когда это будет, я на сегодня сказать еще не могу.
После встречи появилась информация, что ОБСЕ должна подготовить план по безопасности до 30 марта… Что это должно быть и в каком виде оно будет представлено?
На самом деле, на предыдущей встрече в "нормандском формате", где не было французского министра – он только был назначен и не успел тогда просто приехать в Мюнхен – Франк-Вальтер Штайнмайер, как председательствующий в ОБСЕ, попросил специальную мониторинговую миссию подготовить такой план. Проект плана миссия подготовила, мы обсуждали его. Я считаю, что этот план недостаточно амбициозен, поэтому я предложил конкретные предложения относительно зон безопасности – каким образом должен осуществляться доступ, как нужно реагировать, как должен быть осуществлен мониторинг границы со стороны СММ, как должна выглядеть миссия. Сейчас эти вопросы будут осуждаться - и тогда миссия выйдет с новыми предложениями. Но проблема в возможностях реализации такого плана, а вовсе не в получении предложений от миссии – миссия прекрасно понимает, что нужно делать. И я считаю, что миссия работает достаточно неплохо, хотя ее эффективность можно и нужно постоянно улучшать.
Очень надеюсь, что она будет иметь к концу марта около 800 наблюдателей. Они расширят свои возможности в плане персонала, они расширят возможности в плане технического наблюдения – вот сейчас камеру поставили в Широкино, но сколько времени прошло, пока это стало возможным? И критика была, конечно, этой камеры, но, мы должны обсуждать это с наблюдательной миссией. Нам нужен контроль на Донбассе: где находится оружие, каким образом осуществляется его отведение, каким образом мы реагируем на случаи его скрывания. Сегодня у нас нет никакой уверенности, что там вообще есть минимальные условия для безопасности. Более того, сейчас их абсолютно нет – это нужно констатировать. Сейчас у нас прогресса с точки зрения безопасности не просто нет – реальная ситуация с обстрелами постоянно ухудшается, и Россия закачивает и дополнительное оружие, дополнительные боеприпасы и людей на Донбасс.
Недавно Президент говорил, что необходимо активизировать нашу работу по освобождению Савченко, сейчас она голодает и это сухая голодовка, которая может иметь негативные последствия – привести к смерти. Какая стратегия Украины в вопросах Савченко? Будем ли мы ее как-то убеждать прекратить голодовку?
Я считаю, что Надежду нужно спасти. Мы сейчас говорим и будем говорить со всеми, кто может повлиять непосредственно на Путина, поскольку решение в итоге будет его. Сейчас российская сторона играется со сроками приговора, и с многими другими вещами, но я считаю, что именно консолидированное международное давление – это то, что, в конце концов, должно заставить Россию освободить Надежду.
Что касается других вещей, в частности, в отношении нашего взаимодействия в судебном процессе: мы постоянно находились в живом взаимодействии почти ежедневно с адвокатами, определяя стратегию и тактику. Но с точки зрения российской судебной системы – это классический заказ. Несмотря на неопровержимые доказательства, российский суд просто выполняет этот политический заказ. А раз это политический заказ, то вопрос этот можно решить только политически – путем концентрированного международного влияния на Россию. Именно так я это вижу.
Если вопрос Савченко только политический, то что делается в отношении других наших политических узников в России? Сенцов, Кольченко, Афанасьев, Чирний осуждались как якобы граждане России. Есть ли у них и у других узников в России, кроме Савченко, возможность рассчитывать на возвращение в Украину, учитывая то, что они уже осуждены, отбывают свой срок и не имеют такого ажиотажа вокруг своих персон, как Надежда Савченко.
Я так не считаю - это совсем не вопрос внимания или ажиотажа. Я вот, например, позавчера в Париже отдельно говорил обо всех, и, в частности, о Солошенко, состояние здоровья которого критическое, и нужен, в конце концов, какой-то гуманитарный жест, чтоб его спасти и предоставить медицинскую помощь. Точно так же говорил и о Костенко, у которого тоже серьезные проблемы со здоровьем. И говорил о том, что хотя бы Красному Кресту необходимо предоставить постоянный доступ к ним, чтобы мы знали, что с ними с медицинской точки зрения. Никто не будет мерять людей, которые сейчас незаконно находятся в российских тюрьмах, по критериям символичности их дел.
Бить нужно абсолютно по каждому случаю. Конечно та огласка, которую дело Надежды Савченко получило в мире, помогает, но это не значит, что другим случаям мы уделяем меньше внимания. Кстати, исходя из моих разговоров с европейскими и американскими коллегами, я не думаю, что Сенцов и Кольченко получили меньшую огласку, чем Надежда Савченко – однозначно нет. За рубежом все обычно говорят о делах Савченко и Сенцова. Мы не можем от каждого европейского политика ожидать, чтобы он знал все фамилии. Но наших узников в РФ и во временно оккупированном Крыму есть столько, сколько есть – и понимание того, что бороться нужно за каждого из них есть у всех – и у нас, и у наших зарубежных партнеров.
Это позиция наша и наших международных партнеров, но вот с точки зрения России Сенцов и Кольченко судятся как граждане Крыма, который является "субъектом РФ", поэтому представить, что их отпустят, невозможно.
Россия очень активно пытается этим манипулировать. Она пытается их рассматривать, как российских граждан. РФ осознано пыталась не допускать наших консулов, манипулируя именно таким пониманием, но это ведь не значит, что мы должны следовать российской логике и поделить узников условно на настоящих украинских граждан и тех, кого Россия считает россиянами. Следовать какой бы то ни было российской логике – юридической, политической или другой – никто не будет.
В последнее время в СМИ появилась публикация на тему того, что некоторые депутаты пытаются создать миф относительно того, что у Европейского Союза появились новые требования для предоставления безвизового режима. И в этой связи электронное декларирование, а также создание Нацагентства по предотвращению коррупции якобы отходят на второй план. Эти депутаты пишут: ЕС устал от санкций и намерен ослаблять их, а чтоб нам не было обидно позже даст безвизовый режим. Насколько такие заявления отвечают действительности?
Во-первых, я считаю, что все, что делается в рамках дорожной карты по безвизовому режиму, нужно Украине абсолютно независимо от безвизового режима. Мы должны это сделать для того, чтобы продвигать реформы внутри страны. Во-вторых, вопрос безвизового режима – это вопрос доверия к тому, как наши институции работают с точки зрения обеспечения всего заложенного в эту дорожную карту. И когда нужно улучшать законы, когда у нас при этом вносятся в законы изменения, которые их ослабляют, это позитивно на доверие со стороны Европейского Союза однозначно не влияет. Ведь реально безвизовый режим – это доверие между европейскими и нашими институциями. Более того, все то, что мы сделали в рамках этой дорожной карты, - и законы, и институциональные предпосылки для борьбы с коррупцией, - все это не означает, что мы уже все выполнили. Сейчас эти механизмы должны эффективно работать. Все эти элементы предусмотрены не для того, чтобы выполнить формально какие-то требования Европейского Союза, а для того, чтобы эффективно работала система. И именно это является основой для дальнейшего доверия. Поэтому ЕС сегодня не выдвигает никаких дополнительных требований. Нам осталось чисто формально завершить вопрос электронного декларирования и эффективно запустить Нацагентство по предотвращению коррупции. Это то, что осталось. Но это не означает, что это окончательный финиш: мы все сделали на бумаге и теперь все равно, как и что работает на практике! Оно должно эффективно работать. Европейская комиссия и Европейский Союз это будут внимательно отслеживать.
Второй момент, в отношении всех этих спекуляций с санкциями. Связь санкций с безвизовым режимом и то, что предоставление безвизового режима будет использоваться, как своего рода конфетка, в случае ослабления санкций – так это в ЕС тоже не работает. Поскольку предоставление безвизового режима связано с четкими критериями. С точки зрения политического восприятия в ЕС ведутся дискуссии относительно того, как на фоне, в том числе, миграционного кризиса, который воспринимается как угроза самому способу жизни для многих европейцев, четко иметь подтверждения, что Украина выполнила дорожную карту и готова ее выполнять дальше. Это значит, что все, что у нас внедрено и в плане законов, и институциональных предпосылок, должно эффективно работать дальше. Это единственное условие ЕС. А санкции – это отдельная логика, которая привязана к Минскому процессу. В ЕС постоянно повторяют, что должен быть выполнен Минск, и тогда можно будет говорить о санкциях. Другое дело, что в рамках Минска многие европейские политики хотели бы видеть реальный прогресс. Многие из них считают, что конституционные изменения нужно было бы проголосовать сейчас, в том числе как сигнал украинским гражданам, которые находятся на территории Донбасса. Но одновременно они понимают, что логика действий России абсолютно другая. Безусловно, найдутся представители европейского бизнеса или отдельные европейские политики, которые будут пытаться под давлением России обвинять Украину в невыполнении каких-то элементов "минских договоренностей". Эта кампания ведется сейчас Россией очень активно. Но мы должны четко со своей стороны объяснить, что логика Минска очень проста – деэскалация, потом стабилизация через выборы. Но никакой деэскалации не происходит, поскольку Россия работает наоборот. И логика действий России в том, чтобы держать Донбасс дестабилизированным и через Донбасс дестабилизировать всю Украину. Однако безвизовый режим я бы абсолютно никак не путал бы с этими процессами.
Когда вы были на встрече в Париже в СМИ приобрела огласку информация о том, что президент Еврокомиссии Юнкер, выступая в Нидерландах, засомневался в возможности вступления Украины в ЕС или НАТО в ближайшие 20-25 лет. Конечно, никто нашего скорого вступления в ЕС и не ожидал, однако этот месседж активно разошелся в сети и, в частности, в России. Как нам это воспринимать: это был месседж, направленный на голландскую аудиторию, которой скоро голосовать на референдуме, или это сигнал нам?
Можно я немного резко и совсем недипломатично скажу, что это никак не нужно воспринимать. И в принципе наша чувствительная реакция на такой месседж свидетельствует о том, что у нас существует своеобразный комплекс относительно ЕС. Суть евроинтеграции немного в другом. Суть в том, чтобы сделать Украину, и это можем сделать только мы сами, успешной страной в Европе и глобально. И все-таки Украина нужна Европе как пассионарная, харизматическая нация, которая способна за себя бороться. Это мы тоже в последнее время доказали. Сейчас мы должны доказать не столько Европе, сколько самим себе, что мы способны провести ключевые реформы и, в конце концов, окончательно уйти от этой постсоветской Украины, которую мы имели до Майдана. От нас зависит, каким образом мы будем продвигаться в Европейский Союз и насколько быстро мы будем это делать. А какие-либо месседжи, которые направлены на аудиторию внутри ЕС, абсолютно понятны, поскольку дальнейшее расширение сейчас не является популярным. Но никто не знает, каким образом настроения в ЕС изменятся через пару лет, и какие будут вызовы. Вот кто 2 года назад знал, что миграционный кризис будет сейчас основным вызовом? Поэтому говорить и планировать на 20-25 лет – это просто месседж, который в основном отражает мысли Юнкера, и направлен на европейскую среду. Если мы так чувствительно воспринимаем каждый подобный месседж, мы каким-то образом не уважаем сами себя. Мы должны себя уважать и быть в себе уверенными.
Согласно результатам опросов, около 49% голландцев вообще не знают об этом референдуме. Есть и такие, которые думают, что будут 6 апреля голосовать за или против членства Украины в ЕС. Ведется ли Украиной информационная компания в Нидерландах по этому поводу?
Этот референдум совсем не об Украине, и совсем не о соглашении об ассоциации. Референдум был запущен евроскептиками, которые имеют свои счеты с Брюсселем, а также свое понимание того, как ЕС влияет на Нидерланды. Конечно, Россия активно использует сегодняшнюю ситуацию и пытается также влиять через разные механизмы на общественное мнение в Нидерландах. Мы не можем формально вести кампанию, как, например, политики перед выборами. Но в то же время, мы ведем активную работу. Я считаю, что независимо от настроений в голландском обществе, мы должны бороться. Бороться за то, чтобы показать Голландии современную Украину, как европейскую страну и страну приверженную европейским ценностям. Мы должны показать, что европейская Украина будет способствовать европейской безопасности, и граждане Голландии будут жить в более безопасной среде, что ассоциация будет предоставлять Нидерландам больше возможностей с точки зрения человеческих, политических и бизнес контактов. Это поможет сделать Европу более стабильной и предсказуемой.
Для многих голландцев Украина все еще является не то чтобы совсем terra incognita, но чем-то похожим. Что интересно, болельщики, которые были тут в Украине в 2012 году, имели очень позитивное впечатление о нашей стране. Но если говорить о голландцах, которые ничего не знают об Украине, то это скорее вопрос об их отношении к ЕС. Дополнительно следует учесть, что сейчас Голландия председательствует в ЕС, и тот факт, что там в определенной временной перспективе будут выборы. То есть в итоге, это референдум не о нас. Но это не означает, что мы должны сидеть, сложа руки. Мы должны использовать этот шанс. Это кампания, в которой принимает участие много людей, которые известны в Голландии, тот же Виталий Кличко, и многие из тех, кто может показать современную Украину. Мы там планируем и проведение бизнес форума, где будет Наталия Яресько, буду там и я в последние дни перед голосованием. Референдумы отличаются от выборов – тут, как правило, на людей влияет та информация, которую они получают в последние две-три недели. Поэтому, конечно, мы особенно активизируемся в этот период. Нидерланды – это одна из самых евроскептических стран, поэтому мы должны получить поддержку голландцев. А относительно восприятия будущего членства в Евросоюзе – мой ответ очень прост: когда будет рассматриваться вопрос по членству Украины в ЕС, тогда будет другой референдум в Голландии. Тогда каждый голландец опять сможет отдать за это свой голос и решить.
Когда в ноябре 2015 года в Украине был министр иностранных дел Нидерландов Берт Кундерс, он сказал, что в ближайшие недели будет определен формат привлечения к ответственности виновных в крушении самолета Malaysia Airlines. Однако с тех пор ни о каком формате не говорилось. На каком этапе находится принятие решения?
Вопрос связан с тем, что в ближайшее время будет второй отчет – над этим работает голландская сторона. Мы имеем первый отчет – я бы его условно назвал техническим, а второй будет – уголовный. Как только он будет, у нас будет объективная основа для того, чтобы принять решение. Вы знаете, что сейчас рассматривается вопрос или взаимодействия национальных юрисдикций, или трибунала. Трибунал – это прекрасная опция, но без решения Совета безопасности у нас не будет рычага давления на Россию относительно того, чтоб выдать тех, кто стоял за этой трагедией и за этим преступлением против человечности. Поэтому мы обязательно будем продолжать работу. Мы сохраняем единство в рамках 5 стран, которые уже предлагали идею трибунала. Но параллельно мы будем работать в рамках Международной конвенции о борьбе с финансированием терроризма над тем, чтобы показать, что Россия является страной-спонсором терроризма. То есть то, что мы делаем в рамках 5 стран, направленно на то, чтобы привлечь к ответственности конкретных лиц. А доказывать, что Россия страна-спонсор терроризма, мы будем в рамках логики конвенции. Вот сейчас у нас будет раунд консультаций с Россией – мы должны проводить эти консультации, поскольку так прописано в конвенции, и после этого мы уже будем принимать следующие решения, о которых, надеюсь, смогу сказать в ближайшее время.
Вы анонсировали подготовку новой редакции закона о дипломатической службе еще в марте прошлого года. Сейчас уже принят необходимый закон о госслужбе. Вырисовывается ли уже определенный законопроект по дипслужбе? Что он принесет кардинально нового для дипломатов министерства?
Мы действительно имели задержку с презентацией проекта, это связанно с тем, что мы надеялись на наиболее амбициозный закон о госслжубе. Некоторые вещи, на которые мы надеялись, в этот закон не вошли, поэтому мы сейчас в значительной степени переписали законопроект о дипслужбе. Сегодня у нас уже есть готовый проект, который в ближайшее время мы вынесем на рассмотрение. Мы его уже активно обсуждаем внутри дипломатической службы, поскольку сначала, как и в любой демократической службе, мы должны все обсудить – проект закона уже разослан по посольствам и активно обсуждается в центральном аппарате. Фактически, сейчас мы будем подавать отдельный закон, который будет очерчивать рамки функционирования дипломатической службы, базируясь в определенной степени на закон о госслужбе, но внедряя много нового.
Мы прописываем логику продвижения в рамках дипломатической службы, внедряем немного другую логику деления на дипломатов и госслужащих – такую, которая существует в множестве дипломатических служб, как в немецкой, например. Не все люди, которые работают в дипломатической службе и в посольствах, должны быть дипломатами. Я помню, когда был послом в Берлине, приходишь в МИД – дипломаты работают, у них ненормированный рабочий день, а госслужащие четко, как только оканчивается рабочий день, сразу исчезают. Вот у нас дипломаты, я не люблю такое сравнение, но это в принципе, как силовое ведомство - дипломат должен работать столько, сколько нужно, чтоб защищать национальные интересы Украины.
Кроме того, у нас должна быть отдельная логика повышения квалификации и карьерного роста в рамках дипломатической службы. Например, мы не можем просто делать формальные системы конкурсов, поскольку, если мы хотим, чтоб дипломат выучил тайский язык, мы должны обеспечить ему возможность, чтобы он потом поехал в Таиланд и там реально его использовал и совершенствовал – чтобы он принес пользу государству именно там. Кроме того, мы должны планировать карьеру дипломатов, поскольку мы не можем с точки зрения эффективности дипломатической службы позволить кому-то выигрывать конкурсы только на посольство в Канаде, например. Ведь нам в дипломатической службе нужны люди, которые широко разбираются в современном мире. Поэтому у нас есть свои особенности. Нам нужен реальный драйв и желание тех, кто хочет развития дипломатической службы внутри. Вся эта специфика сейчас прописана в проекте закона. Потом мы это вынесем на более широкое обозрение – вынесем на обсуждение в парламентских комитетах. Этот закон должен реально позволить нам создать максимально эффективную дипломатическую службу. Там будет много вещей, которые с одной стороны позволят сконцентрироваться на подготовке и предоставлении всем дипломатам возможности раскрыться, а с другой стороны – будет достаточно гибким, чтобы создать возможности реагирования на вызовы, которые у нас постоянно возникают.
Я понимаю, что вопрос назначения послов следует адресовать в АПУ, но все-таки МИД рекомендует кандидатуры. Сейчас у нас нет послов в НАТО, Беларуси, Грузии и еще в ряде стран. Вы говорили, что будут новые назначения, однако…
Они действительно будут. Относительно кандидатур, прошу понять, что то, когда они будут назначены – это исключительно компетенция и прерогатива Президента. По ряду стран, я надеюсь, что это будут назначения уже в ближайшее время. Также по ряду стран у нас есть запросы на агреман. Но опять-таки, никаких компромиссов относительно назначения послов, которые не соответствуют своей должности на все 100%, не будет. Это будут люди, которые действительно способны работать именно в этой стране, учитывая свой опыт и знания. И не будет компромиссов в подготовке. Вот, например, Андрей Шевченко, которого я уважаю и давно знаю, готовился очень целенаправленно несколько месяцев. У нас не будет так, что кто-то просто будет назначен, а потом приедет и будет на месте пытаться разобраться в ситуации. И такой подход будет по каждой стране. Будет учтена логика назначения, логика соответствия должности, способность работать в этой стране и оптимальная подготовка. Это, как показывает даже последняя практика, однозначно оправдано.
А те тесты, которые появились в министерстве, приносят какие-то результаты?
Однозначно. Логика этих тестов очень простая – это как тесты по правилам дорожного движения – они всем известны. Их можно посмотреть, к ним можно подготовиться. Тесты разные: они проверяют и общую эрудицию, поскольку я считаю, что дипломат должен отличать хотя бы, условно говоря, Бетховена от Моцарта. Есть тесты по международному праву, международным организациям, отдельным странам. В новом законе о дипломатической службе будет прописано, что у нас будут и соответственные психологические тесты и много других. Мы должны знать, как дипломат будет себя вести в сложных условиях, а том числе, в ситуации под прессингом, когда нужно работать 24 часа в сутки. Мы сейчас договорились с рядом наших коллег, в частности, с немецкими и британскими, что они дополнительно предоставят нам ряд методик, которые они отрабатывали много лет. То, что у нас внедряется, взято не с потолка – это во многом результат анализа опыта наших западных коллег.
Были ли уже увольнения на основании провала этого теста? Например, когда оказывается, что человек ничего не знает…
Нет, совсем незнающих у нас не было. Люди готовятся достаточно целенаправленно. Но у нас планируется аттестация. Начиная с этого года, у нас будут намного более жесткие критерии этой аттестации. Например, я, когда был назначен министром, сказал, что у нас в дипломатической службе не будет тех, кто не знает английского. Кстати, в новом проекте закона о дипломатической службе знание английского уже не считается знанием иностранного языка, как такового. Без английского не бывает дипломатов. Через год мы изменили должностные инструкции и честно всем дали время. У нас, были люди, которые не знали английского языка, и те, кто хотели, имели время его изучить. И это я привожу только один пример, но есть и много других критериев. По этим критериям будет проведена аттестация, и тогда мы поймем, кто может работать, а кто нет.
У нас всего 6 договоров о трудоустройстве членов семей дипломатов странах пребывания. Есть ли у министерства в планах увеличение количества таких соглашений, и с какими странами?
План есть, причем со многими странами. Я считаю, что это очень важно для дипломатов, чтобы члены их семей могли работать. Мы сейчас ведем консультации с несколькими десятками стран. Основный акцент на сегодня – на Европейский Союз, на ряд азиатских и латиноамериканских стран. В перспективе мы должны заключить такие соглашения с абсолютным большинством стран. Но, это, конечно, должно происходить на основе взаимности – члены семей зарубежных дипломатов также получат право трудоустройства в Украине.
Учитывая низкое финансирование министерства, это могло бы быть полезно…
Это не только финансовый вопрос. Это вопрос и самореализации: сидеть несколько лет без работы – для многих это не лучший вариант. Многие члены семей знают языки, имеют соответствующие предпосылки для того, чтобы успешно работать. Кроме того, это является дополнительным источником понимания страны и получения впечатлений и информации о стране. Поэтому однозначно делать это необходимо.